— А идея моей свободы существует, даже когда я заперт, — подбросил дровишек в костер Рас.
Гилак, тряся головой, отправился восвояси. Это было очень кстати — новые мысли были чистой воды экспромтом, и Расу самому хотелось их сперва хорошенько переварить. Они свалились на него, как перезревший фрукт с дерева.
Идеи были как тени. Они возникали так же внезапно, как падает на землю тень, когда ее обладатель делает шаг за порог дома.
Рас был возбужден. Имели ли идеи свое отдельное от людей, самостоятельное существование? Не были ли они как бы духами или демонами, захватывающими людей, а затем ускользавшими куда-то, когда человек умирал или изгонял идею? Если так, идеи, должно быть, весьма разборчивы в выборе — ведь не приходят одни и те же мысли в головы всем людям одновременно. Почему эта идея об идеях, к слову сказать, посетила Раса и не пришла в голову Гилаку?
На следующее утро к Расу пришли мастеровые за инструкциями. Гилак и два копейщика стояли рядом, приглядывая, чтобы никто не подходил к пленнику вплотную и чтобы разговоры велись лишь о сооружении «беличьего» колеса. Позже, когда мастера вернулись с охапками бамбуковых кольев, сторожа присматривали, чтобы инструменты: ножи, пилы, рубанки, стамески, коловорот и топорики — оставались за пределами досягаемости светлокожего заключенного. Мастера соорудили небольшую пристройку к клетке для установки там колеса. Пилами на длинных ручках они прямо сквозь прутья выпилили вход в пристройку из большой клетки. Затем вежливо попросили пленника удалить мусор из клетки — Рас любезно повиновался.
Строительство заняло неделю. За это время мать Гилака и его жены неоднократно навещали Раса под предлогом наблюдения за ходом работ. Жены больше глазели на пленника, чем на мастеровых, хотя короля при этом остерегались и старались оказаться у него за спиной. Гилак запретил им общаться с заключенным; он попытался запретить и матери, но той было начхать на запреты сына. Жизнь, сотканная из горя, физической боли и скуки, казалась ей невыносимой, и королева-мать не собиралась упускать такое развлечение. Уже немало лет она страдала подагрой, была почти неподвижна. От бесед с дочерью и племянницами ее уже просто воротило, а разговоры с рабынями раздражали обыденностью. Так мало интересного происходило в жизни двора, что появление Раса в качестве нового аттракциона привело ее в восторг. Сперва она тихо сидела на подушках в своем деревянном кресле в тени двух опахал, которыми два пажа отгоняли мух, и прислушивалась к разговору сына с пленником. Затем вмешалась и стала задавать Расу вопросы.
Рас чувствовал к старухе расположение, особенно после того как обнаружил в ней острый, проницательный ум — такой же, как у сына. А уж по части чувства юмора, когда ее не очень мучили боли, она давала королю немалую фору.
Именно с ее помощью Расу удалось вернуть себе мешок из шкуры антилопы с большей частью его содержимого. Уже на второй день своего заключения Рас попросил Гилака выдать бритвенные принадлежности. Король отказал, заявив при этом, что не может позволить Расу пользоваться бритвой и зеркальцем. Мол, бритвой тот разрежет запоры сыромятной кожи, а что до зеркала, так это вообще дьявольский предмет. Может похитить душу, если смотреться достаточно долго.
Рас предложил возвращать бритву часовым сразу после бритья. Но без зеркала он бриться не сможет. Какая Гилаку забота, если даже Рас и рискует провалиться в Зазеркалье? Но Гилак был непреклонен. И Рас начал обрастать. Непривычная щетина противно зудела, и Рас стал раздражительным. Кроме всего прочего, он планировал использовать зеркальце не для одного лишь только бритья.
Шикут, мать Гилака, очарованная бородой пленника, тоже сперва отказала. Но Рас сумел объяснить ей, как он обычно выглядит, какие неудобства причиняет растительность на лице и, самое главное, что родители заповедали ему бриться каждое утро в знак богобоязненности. И на следующее же утро пришел с кислой физиономией Гилак, швырнул через прутья сумку и приказал забирать у заключенного бритву после каждого бритья. Остальное разрешил оставлять в клетке.
Он удалился, даже не ответив Расу на вопрос, что заставило его передумать. Часом позже появилась Шикут и все объяснила. Она обратилась к сыну с просьбой вернуть пленнику принадлежности. Когда мягкие доводы оказались бесполезны, безжалостным язычком стала поднимать короля на смех. Гилак всегда чувствовал себя неуютно, мрачнел, становясь мишенью ее острот. И в конце концов сдался.
Рас, поблагодарив ее от всего сердца, продолжил беседу. И с удовольствием разговаривал с ней всегда, в каком бы настроении она его ни заставала. Большую часть сведений об устройстве дворца и о топографии страны шарикту он получил от королевы. Тем более что Гилак запретил кому бы то ни было разговаривать с Расом, кроме как по делу.
Невзирая на запрет, Расу удалось разговорить ночных сторожей.
Он пытался обратиться и к Биджагу, но тот не отвечал ни Расу, ни кому-либо другому. Вонсу сидел на корточках в углу клетки и менял позу крайне редко.
Однажды над замком пролетела Птица Бога. Рас не мог увидеть ее — мешали и дворцовые стены, и крыша клетки. Но лишь глазам, не ушам. Шарикту с воплями ужаса попрятались по комнатам. Снаружи остались всего двое: дневной страж, которому за отлучку с поста независимо от причины грозила казнь, и король, защитник своего народа. Размахивая перед аркой входа божественным мечом, Гилак во всю силу своей луженой глотки бросал Птице вызов — демонстрировал готовность отдать жизнь за народ. Вскоре, ко всеобщему облегчению, Птица, не принимая королевский вызов, удалилась вниз по реке. Но через полчаса вернулась, и вся сцена повторилась в точности.
Позже Гилак спросил Раса:
— Думаешь, она искала тебя?
— Откуда мне знать? — сказал Рас. — Общаться с ней мне еще не доводилось.
Рас знал, что Гилак встревожен, да и немудрено — судьба вонсу была еще свежа в памяти.
Два дня спустя король объявил, что возглавит экспедицию вверх по реке с целью изучения окрестностей деревни вонсу. А также надеется поймать или убить Джанхоя. Рассказы Раса о льве заинтриговали Гилака.
Рас смолчал. Гилак добавил:
— Я оставил сторожам подробные инструкции, так что не надейся сбежать.
Рас невинно улыбнулся.
Однако вскоре убедился в неосуществимости планов побега. Слишком много людей окружало его днем, а ночная стража была увеличена до трех воинов. Рас снова перенес свое внимание на Биджагу, надеясь того растормошить. Вонсу сидел неподвижно, точно гигантская эбеновая статуэтка лягушки, изготовившейся к прыжку. Сходство с лягушкой усиливали сгорбленные плечи, отвисшая челюсть и немигающие глаза. Мухи ползали по его лицу, залетали в нос и рот и даже лезли в глаза. Шевелился он крайне редко — лишь попить-поесть да воспользоваться посудиной. На ночь засыпал сидя. Через четыре дня после отбытия короля в поход Рас заметил, что Биджагу почти совсем ничего не ест. На пятый день он опорожнился, не поднимаясь, под себя. И это уже не было ленью или безразличием — Биджагу просто не заметил, что приключилось.